Капитанская Дочка
Не мой, моего знакомого (пусть он меня простит). Ванька - парень талантливый, пусть у него читателей прибавится. Если удастся что-то новенькое у него выпросить - выложу (если "Эльза" понравится)
читать дальше
Безобразная Эльза
Александр Васильевич Винков нервными шагами мерил кухню «хрущевки». За столом, понурив голову, сидела его беременная жена Любаша. Александр Васильевич, наконец, остановился, взял табурет и тоже сел за стол.
- И что сказали врачи на этом самом УЗИ?
- Что-что… - Любаша вздохнула. – В целом развитие нормальное, но примерно между лопаток – костно-хрящевое образование. Сказали прийти завтра.
- Завтра? – Александр Васильевич вздрогнул. – Значит, уезжать надо сегодня.
- Куда уезжать? – Любаша опешила.
- Я знаю, где нас примут.
Любашины глаза сузились, а губы побелели от злобы:
- Ты же говорил, что только у мужчин. И то, если совпадут рецессивные гены. А у меня девочка. Девочка! Девочка!!! И все равно у нее ЭТО. Зачем я только за тебя замуж вышла?
Любаша всердцах ударила кулачком по столу. Александр Васильевич рефлекторно отодвинулся. Лицо приобрела каменное выражение, и он устало выдохнул:
- Не знаю.
Любаша посмотрела на мгновенно изменившегося мужа. Из глаз брызнули слезы.
- Ну, прости меня, дуру, прости, - Любаша бросилась на шею Винкову. – Прости, Саша! Сама не знаю, что мелю. Просто я боюсь. Очень боюсь.
Винков погладил жену по голове.
- Не бойся ничего. И правильно сделала, что на УЗИ сходила. Представь, если б ты рожала в роддоме, а мы ничего бы не знали.
Любаша поцеловала мужа в мочку уха и тихонько прошептала:
- А я тебя люблю.
Александр Васильевич еще крепче обнял жену. А на его спине шевельнулся обтянутый пиджаком горб.
Ночью 17 июля, на хуторе Салымив удел, в хате старого бобыля Никанора Максимовича раздался крик новорожденной. Из спальни вышел Максимыч, взявший на себя роль повитухи.
- Ну, что? – Винков схватил старика за руку. В глазах, красных от бессонницы, мелькали, чередуясь, радость и тревога. Максимыч улыбнулся, что случалось с ним не часто.
Через полчаса, когда малютка поела и уснула, над ее колыбелью склонились три головы.
- Елизаветой назовем, - сказала уставшая, но гордая мама Люба. – И никаких возражений! А теперь мне надо хоть немного поспать.
«Дочь! Моя Дочь!» - стучало в голове Александра Васильевича. Не зная, как выразить свой восторг, он выбежал во двор и сорвал рубашку. Его горб расправился и оказался двумя белыми крылами. Винков взмахнул или и взмыл ввысь. «Дочь! И тоже крылатая!» Огоньки хутора остались далеко внизу. И открылось небо. И звезды шептали: «Дочь. Крылатая дочь».
Но время шло. И отрезвляло. Лизе надо было ходить в школу. Пришлось снова переехать в город. И снова прятать крылья под одежду. Люди не были готовы видеть рядом с собой крылатых родственников. Хотя уже минули средние века, когда крылатое «отродье дьявола» убивали еще в колыбели. Сейчас существовала опасность другого рода – провести всю жизнь в спецлабораториях. И обречь на такое же существование своих родственников. Дядя Винкова Глеб Славин, его жена, отец и оба сына сгинули в 1971 в коридорах какого-то таинственного НИИ. Сам Винков чудом спасся благодаря поддельному паспорту и помощи крылатых с Урала. С тех пор он носил фамилию своих спасителей. Потому Винков и выкрал из женской консультации карточку Любаши в ночь бегства на хутор Максимыча.
Иметь горб – это меньшее зло, чем иметь крылья. Но для девушки… К шестнадцати годам за Лизой Винковой прочно закрепилось школьное прозвище Безобразная Эльза. Хотя, если убрать уродливо топорщащий школьную форму горб, Лиза была мила. Тяжелые локоны темно-русых волос подчеркивали глубину больших голубых глаз с длинными шелковыми ресницами. Тонкий, чуть вздернутый нос, мягкие линии подбородка – вылитая Любаша 16 лет назад. Вот только губы… Они были постоянно сжаты, а по бокам легли скорбные морщины. И скованность движений. И озера глаз, смотрящие в землю. Чтоб не видеть взглядов. Насмешливых или сочувственных, но одинаково ранящих.
Елизавета ненавидела лето, когда все ходили на пляж и носили легкую одежду. Елизавета ненавидела свои крылья и все, что связано с полетом: самолеты, ракеты, дельтапланы и даже птиц. Сама она так ни разу и не попробовала взлететь. По утрам Эльза стягивала крылья эластичными бинтами так, что трудно было дышать. Выпадали белые крылья, деформировались кости, но горб был все равно виден. А еще Эльза ненавидела отца. За похожесть. За гены крылатости.
Александр Васильевич работал монтажником высотных конструкций. Работник он был незаменимый по причине полного отсутствия боязни высоты. Платили хорошо. Винков еще с юности увлекался живописью. И вот его полотна попались на глаза критику Карелину. Оказалось, что Винков «талантлив до гениальности». Выставка в Днепропетровске, потом в Киеве. Александр Васильевич стал модным художником. Деньги потекли серьезные. Но работы высотника Винков не бросил. Там, наверху, с ним всегда было ощущение полета. Там он черпал свое вдохновение.
Как-то раз Эльза подошла к отцу, приехавшему с очередной презентации, когда он еще не успел разуться.
- Па, послушай.
Винков вздрогнул – дочь не разговаривала с ним почти полгода.
- А ты бы дал мне денег на операцию?
- Какую еще операцию? Что с тобой?
- Еще спрашиваешь?! Разве нельзя ампутировать как-нибудь эти чертовы крылья?
- Никак. Если бы это был горб – еще ладно. А так… Связки… Мышцы…
Эльза как-то странно улыбнулась. Затем резко развернулась и пошла в свою комнату.
Любаша, выбежавшая встречать мужа, видела всю сцену. Она заперлась в ванной, включила воду и проплакала весь вечер.
С этого дня у Эльзы появилась мечта – чтоб вместо крыльев у нее был горб.
Когда Эльза училась на последнем курсе биофака, Александр Васильевич погиб. Он сорвался, когда варил какой-то каркас на тридцать шестом этаже. Ирония? Наверное – он работал в спецовке и во время падения не успел ее снять, чтоб освободить крылья.
На похороны Эльза не пришла. Зато на следующий день она просто светилась от счастья – ее крылья, ее ненавистные, мерзкие, уродливые крылья превратились в горб.
Настоящий горб!
читать дальше
Безобразная Эльза
Александр Васильевич Винков нервными шагами мерил кухню «хрущевки». За столом, понурив голову, сидела его беременная жена Любаша. Александр Васильевич, наконец, остановился, взял табурет и тоже сел за стол.
- И что сказали врачи на этом самом УЗИ?
- Что-что… - Любаша вздохнула. – В целом развитие нормальное, но примерно между лопаток – костно-хрящевое образование. Сказали прийти завтра.
- Завтра? – Александр Васильевич вздрогнул. – Значит, уезжать надо сегодня.
- Куда уезжать? – Любаша опешила.
- Я знаю, где нас примут.
Любашины глаза сузились, а губы побелели от злобы:
- Ты же говорил, что только у мужчин. И то, если совпадут рецессивные гены. А у меня девочка. Девочка! Девочка!!! И все равно у нее ЭТО. Зачем я только за тебя замуж вышла?
Любаша всердцах ударила кулачком по столу. Александр Васильевич рефлекторно отодвинулся. Лицо приобрела каменное выражение, и он устало выдохнул:
- Не знаю.
Любаша посмотрела на мгновенно изменившегося мужа. Из глаз брызнули слезы.
- Ну, прости меня, дуру, прости, - Любаша бросилась на шею Винкову. – Прости, Саша! Сама не знаю, что мелю. Просто я боюсь. Очень боюсь.
Винков погладил жену по голове.
- Не бойся ничего. И правильно сделала, что на УЗИ сходила. Представь, если б ты рожала в роддоме, а мы ничего бы не знали.
Любаша поцеловала мужа в мочку уха и тихонько прошептала:
- А я тебя люблю.
Александр Васильевич еще крепче обнял жену. А на его спине шевельнулся обтянутый пиджаком горб.
Ночью 17 июля, на хуторе Салымив удел, в хате старого бобыля Никанора Максимовича раздался крик новорожденной. Из спальни вышел Максимыч, взявший на себя роль повитухи.
- Ну, что? – Винков схватил старика за руку. В глазах, красных от бессонницы, мелькали, чередуясь, радость и тревога. Максимыч улыбнулся, что случалось с ним не часто.
Через полчаса, когда малютка поела и уснула, над ее колыбелью склонились три головы.
- Елизаветой назовем, - сказала уставшая, но гордая мама Люба. – И никаких возражений! А теперь мне надо хоть немного поспать.
«Дочь! Моя Дочь!» - стучало в голове Александра Васильевича. Не зная, как выразить свой восторг, он выбежал во двор и сорвал рубашку. Его горб расправился и оказался двумя белыми крылами. Винков взмахнул или и взмыл ввысь. «Дочь! И тоже крылатая!» Огоньки хутора остались далеко внизу. И открылось небо. И звезды шептали: «Дочь. Крылатая дочь».
Но время шло. И отрезвляло. Лизе надо было ходить в школу. Пришлось снова переехать в город. И снова прятать крылья под одежду. Люди не были готовы видеть рядом с собой крылатых родственников. Хотя уже минули средние века, когда крылатое «отродье дьявола» убивали еще в колыбели. Сейчас существовала опасность другого рода – провести всю жизнь в спецлабораториях. И обречь на такое же существование своих родственников. Дядя Винкова Глеб Славин, его жена, отец и оба сына сгинули в 1971 в коридорах какого-то таинственного НИИ. Сам Винков чудом спасся благодаря поддельному паспорту и помощи крылатых с Урала. С тех пор он носил фамилию своих спасителей. Потому Винков и выкрал из женской консультации карточку Любаши в ночь бегства на хутор Максимыча.
Иметь горб – это меньшее зло, чем иметь крылья. Но для девушки… К шестнадцати годам за Лизой Винковой прочно закрепилось школьное прозвище Безобразная Эльза. Хотя, если убрать уродливо топорщащий школьную форму горб, Лиза была мила. Тяжелые локоны темно-русых волос подчеркивали глубину больших голубых глаз с длинными шелковыми ресницами. Тонкий, чуть вздернутый нос, мягкие линии подбородка – вылитая Любаша 16 лет назад. Вот только губы… Они были постоянно сжаты, а по бокам легли скорбные морщины. И скованность движений. И озера глаз, смотрящие в землю. Чтоб не видеть взглядов. Насмешливых или сочувственных, но одинаково ранящих.
Елизавета ненавидела лето, когда все ходили на пляж и носили легкую одежду. Елизавета ненавидела свои крылья и все, что связано с полетом: самолеты, ракеты, дельтапланы и даже птиц. Сама она так ни разу и не попробовала взлететь. По утрам Эльза стягивала крылья эластичными бинтами так, что трудно было дышать. Выпадали белые крылья, деформировались кости, но горб был все равно виден. А еще Эльза ненавидела отца. За похожесть. За гены крылатости.
Александр Васильевич работал монтажником высотных конструкций. Работник он был незаменимый по причине полного отсутствия боязни высоты. Платили хорошо. Винков еще с юности увлекался живописью. И вот его полотна попались на глаза критику Карелину. Оказалось, что Винков «талантлив до гениальности». Выставка в Днепропетровске, потом в Киеве. Александр Васильевич стал модным художником. Деньги потекли серьезные. Но работы высотника Винков не бросил. Там, наверху, с ним всегда было ощущение полета. Там он черпал свое вдохновение.
Как-то раз Эльза подошла к отцу, приехавшему с очередной презентации, когда он еще не успел разуться.
- Па, послушай.
Винков вздрогнул – дочь не разговаривала с ним почти полгода.
- А ты бы дал мне денег на операцию?
- Какую еще операцию? Что с тобой?
- Еще спрашиваешь?! Разве нельзя ампутировать как-нибудь эти чертовы крылья?
- Никак. Если бы это был горб – еще ладно. А так… Связки… Мышцы…
Эльза как-то странно улыбнулась. Затем резко развернулась и пошла в свою комнату.
Любаша, выбежавшая встречать мужа, видела всю сцену. Она заперлась в ванной, включила воду и проплакала весь вечер.
С этого дня у Эльзы появилась мечта – чтоб вместо крыльев у нее был горб.
Когда Эльза училась на последнем курсе биофака, Александр Васильевич погиб. Он сорвался, когда варил какой-то каркас на тридцать шестом этаже. Ирония? Наверное – он работал в спецовке и во время падения не успел ее снять, чтоб освободить крылья.
На похороны Эльза не пришла. Зато на следующий день она просто светилась от счастья – ее крылья, ее ненавистные, мерзкие, уродливые крылья превратились в горб.
Настоящий горб!
-
-
12.04.2005 в 18:08